|
Мэг_(Maggie_)
|
загружаюсь счас этим вопросом - психологическим аспектом смертной казни и вот любопытную статью нашла тут такая мысль интересная звучит ..казнь - это природное, дикое в человеке. Если убийство заложено в природе человека, в его инстинктах, то закон создан не для того, чтобы подражать природе или воспроизводить ее. Государство создано, чтобы ее исправлять, а не придавать силу закона явному проявлению природы. А вот еще ценные монологи Мышкина из "Идиота" Преступник был человек умный,
бесстрашный, сильный, в летах, Легро по фамилии. Ну вот, я вам говорю,
верьте не верьте, на эшафот всходил - плакал, белый как бумага. Разве это
возможно? Разве не ужас? Ну кто же со страху плачет? Я и не думал, чтоб от
страху можно было заплакать не ребенку, человеку, который никогда не плакал,
человеку в сорок пять лет. Что же с душой в эту минуту делается, до каких
судорог ее доводят? Надругательство над душой, больше ничего! Сказано: "не
убий", так за то, что он убил, и его убивать? Нет, это нельзя.- Хорошо еще вот, что муки немного, - заметил он. - когда голова
отлетает.
- Знаете ли что? - горячо подхватил князь: - вот вы это заметили, и это
все точно так же замечают, как вы, и машина для того выдумана, гильйотина. А
мне тогда же пришла в голову одна мысль: а что, если это даже и хуже? Вам
это смешно, вам это дико кажется, а при некотором воображении даже и такая
мысль в голову вскочит. Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания
и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания
отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь. А
ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь
наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты,
потом теперь, вот сейчас - душа из тела вылетит, и что человеком уж больше
не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно. Вот как голову
кладешь под самый нож и слышишь, как он склизнет над головой, вот эти-то
четверть секунды всего и страшнее. Знаете ли, что это не моя фантазия, а что
так многие говорили? Я до того этому верю, что прямо вам скажу мое мнение.
Убивать за убийство несоразмерно большее наказание чем самое преступление.
Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. Тот,
кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу или как-нибудь, непременно еще
надеется, что спасется, до самого последнего мгновения. Примеры бывали, что
уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит. А тут, всю
эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают
наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то
мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Приведите и поставьте
солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он еще все будет
надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор наверно, и он с ума
сойдет или заплачет. Кто сказал, что человеческая природа в состоянии
вынести это без сумасшествия? Зачем такое ругательство, безобразное,
ненужное, напрасное? Может быть, и есть такой человек, которому прочли
приговор, дали помучиться, а потом сказали: "ступай, тебя прощают". Вот
эдакой человек, может быть, мог бы рассказать. Об этой муке и об этом ужасе
и Христос говорил. Нет, с человеком так нельзя поступать!а вот немного не о том, просто очень люблю этот момент: ... человек был раз
взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной
казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать
прочтено было и помилование, и назначена другая степень наказания; но однако
же в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или по крайней мере
четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько
минут он вдруг умрет. Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда
припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь
расспрашивать. Он помнил все с необыкновенною ясностью и говорил, что
никогда ничего из этих минут не забудет. Шагах в двадцати от эшафота, около
которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников
было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на
них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые
колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась
команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди,
стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник
обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он
говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным
богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней,
Что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще
распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами,
на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в
последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он
очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так
рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с
товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и
даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами,
настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал
заранее, о чем он будет думать: ему все хотелось представить себе, как можно
скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три
минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, - так кто же? Где же? Все это он
думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с
позолоченною крышей сверкала на ярком солнце, Он помнил, что ужасно упорно
смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от
лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты
как-нибудь сольется с ними... Неизвестность и отвращение от этого нового,
которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не
было для него в это время тяжело, как беспрерывная мысль: "Что если бы не
умирать! Что если бы воротить жизнь, - какая бесконечность! все это было бы
мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял,
каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!" Он
говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж
хотелось, чтоб его поскорей застрелили.
... - Но позвольте однако же, как же
этот приятель, который вам такие страсти рассказывал... ведь ему переменили
же наказание, стало быть, подарили же эту "бесконечную жизнь". Ну, что же он
с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту "счетом"?
- О, нет, он мне сам говорил, - я его уже про это спрашивал, - вовсе не
так жил и много, много минут потерял. |
: 1 ... 8 9 11 12 ... 28 Далее» Вниз