|
BAZlighter
|
Реальность такова что в РБ и особенно в России живут и нормально работают десятки тысяч отвоевавших на серьёзной войне ребят и никаких синдромов и депресняка ни у кого массово не наблюдается. Неправда ваша. Ликбез. Афганский синдром - разновидность психического заболевания у военнослужащих ОКСВА, отдаленные последствия участия в боевых действиях, влияющие на психофизическое здоровье военнослужащих, на их психологическую уравновешенность, мировоззрение, стабильность ценностных ориентаций и т. д. Термин впервые был применен советскими врачами-психиатрами в 1988 году. Афганский синдром... Это словосочетание вызывает в памяти другое "вьетнамский синдром".
...Последствия Афганской войны для внутренней жизни в СССР также оказались в чем-то схожи с последствиями Вьетнамской войны для США, хотя и проявились в иных формах, в качественно иных условиях. Вместе с тем, были и принципиальные различия. Главное из них заключалось в разном уровне информированности населения: если американцы на всех этапах Вьетнамской войны получали достаточно полную информацию о ее ходе, в том числе и о бесчеловечных средствах ее ведения, массовой гибели мирного населения и собственных немалых потерях американской армии, то советским людям вплоть до 1984 г. информация о событиях в Афганистане преподносилась бодрыми сообщениями.
Вплоть до 1987 г. цинковые гробы с телами погибших хоронили в полутайне, а на памятниках запрещалось указывать, что солдат погиб в Афганистане. Лишь постепенно общество стало получать хоть какую-то реальную информацию, - круг ее расширялся. Но еще несколько лет - до 1989 г. доминировала героизация образа воинов-интернационалистов и уже явно несостоятельная попытка представить саму войну в позитивном свете. Однако уже тогда намечается поворот в общественном сознании: взгляд на эту войну переходит в общее критическое русло перестроечной публицистики. На несколько лет растянулось осознание горбачевским руководством того факта, что введение войск в Афганистан было "политической ошибкой", и лишь в мае 1988 - феврале 1989 гг. был осуществлен их полный вывод. Однако именно с этого времени - и особенно после Второго съезда народных депутатов, когда было принято Постановление о политической оценке решения о вводе советских войск в Афганистан, - произошло изменение акцентов в средствах массовой информации в освещении Афганской войны: от героизации они перешли не только к реалистическому анализу, но и к явным перехлестам, когда негативное отношение к самой войне стало переноситься и на ее участников.
Глобальные общественные проблемы, вызванные ходом "перестройки", особенно распад СССР, экономический кризис, смена социальной системы, кровавые междоусобицы на окраинах бывшего Союза привели к угасанию интереса к уже закончившейся Афганской войне, а сами воины-"афганцы", вернувшиеся с нее, оказались вроде бы лишними, ненужными не только властям, но и обществу в целом, у которого появилось слишком много других насущных дел.
Проблемы же такой немалой его части, как участники войны в Афганистане и семьи погибших, решались только на бумаге. Ведь если общество хочет поскорее забыть об Афганской войне, откреститься от нее, одновременно опасаясь тех, кто является живым и болезненным ее напоминанием, - в чем собственно и заключается смысл "афганского синдрома" в широком его понимании, - то это значит, что и самих участников непопулярной войны оно всячески отторгает, будь то открытая враждебность, равнодушие или просто непонимание.
Вместе с тем, различные политические силы пытались и пытаются использовать эту, причем весьма социально активную категорию населения, в своих интересах. К ним апеллировали лидеры "перестройки", стараясь представить "афганцев" своими сторонниками, их перетягивали в свой лагерь как либералы и "демократы", так и национал-патриоты разных мастей. Виды на них имели и криминальные структуры. Конфликтующие стороны во всех "горячих точках" вербовали их в ряды боевиков. Однако участники войны в Афганистане, объединенные этим общим для них фактом биографии, в остальном являются весьма неоднородной социальной категорией.
Тем не менее, эта объединяющая их основа позволяет говорить об "афганцах" не только как об особой социальной, но и социально-психологической группе населения. Ведь для самих "афганцев" война была гораздо большим психологическим шоком, чем опосредованное ее восприятие всем обществом. И в понимании социально-психологического состояния "афганцев" особое значение имеет категория "афганского синдрома" в узком его смысле. Это то, что на языке медиков называется посттравматический стрессовый синдром, а на языке самих ветеранов звучит так: "Еще не вышел из штопора войны".
"Афганский синдром" в узком его смысле также является выражением, производным от "вьетнамского синдрома". Последний в США является медицинским термином, объединяющим различные нервные и психические заболевания, жертвами которых стали американские солдаты и офицеры, прошедшие войну во Вьетнаме.
Каковы же основные признаки этой болезни? (А то, что это болезнь, уже не вызывает сомнения.) Это прежде всего неустойчивость психики, при которой даже самые незначительные потери, трудности толкают человека на самоубийство; особые виды агрессии; боязнь нападения сзади; вина за то, что остался жив; идентификация себя с убитыми. У большинства больных - резко негативное отношение к социальным институтам, к правительству. Днем и ночью тоска, боль, кошмары...
То есть синдром привел к пониманию резкой разницы между справедливой и несправедливой войнами: первые вызывают лишь отсроченные реакции, связанные с длительным нервным и физическим напряжением, вторые помимо этого обостряют комплекс вины.
"Афганский синдром" имеет с "вьетнамским" и сходное происхождение, и сходные признаки. Однако начальный толчок к развитию "вьетнамского синдрома" был гораздо сильнее: афганская война в СССР была просто непопулярна, а вьетнамская вызывала в США массовые протесты.
"Американское командование даже не рисковало отправлять солдат домой крупными партиями, а старалось делать это незаметно, поскольку "вьетнамцев", в отличие от "афганцев", не встречали на границе с цветами".
Но и "встреченные цветами" очень скоро натыкались на шипы. Их характер, взгляды, ценностные ориентации формировались в экстремальных условиях, они пережили то, с чем не сталкивалось большинство окружающих, и вернулись намного взрослее своих невоевавших сверстников. Они стали "другими" - чужими, непонятными, неудобными для общества, которое отгородилось от них циничной бюрократической фразой: "Я вас туда не посылал!". И тогда они тоже стали замыкаться в себе, "уходить в леса" или искать друг друга, сплачиваться в группы, создавать свой собственный мир.
"Дома меня встретили настороженные взгляды, пустые вопросы, сочувствующие лица, - вспоминает "афганец" Владимир Бугров. - Короче, рухнул в пустоту, словно с разбега в незапертую дверь. Солдатская форма "афганка" легла в дальний угол шкафа вместе с медалями. Вот только воспоминания не хотели отправляться туда же. Я стал просыпаться от звенящей тишины - не хватало привычной стрельбы по ночам. Так началось мое возвращение на войну. На этой войне не было бомбежек и засад, убитых и раненых - она шла внутри меня. Каждую минуту я сравнивал "здесь" и "там". Раздражало равнодушие окружавших меня "здесь" и вспоминалась последняя сигарета, которую пустили по кругу на восьмерых "там". Я стал замкнут, не говорил об Афгане в кругу старых знакомых, постепенно от них отдаляясь. Наверное, это и есть "адреналиновая тоска". И тогда я начал пить. В одиночку. Под хорошую закуску, чтобы утром не страдать от похмелья. Но каждый день.
И вот однажды я споткнулся о взгляд человека. Он просто стоял и курил. В кулак. Днем. Шагнул мне навстречу:
- Откуда?
- Шинданд, - ответил я.
- Хост, - сказал он.
Мы стояли и вспоминали годы, проведенные на войне. Я больше не был одинок. На "гражданке" нас воспринимали по-разному: и как героев, и как подлецов по локоть в крови. Общения катастрофически не хватало, а встречаться хотелось со своими, кто понимал все без лишних слов".
Сначала еще была надежда "привыкнуть", вписаться в обычную жизнь, хотя никто так остро не чувствовал свою "необычность", неприспособленность к ней, как сами "афганцы":
"Мы еще не вернулись, хоть привыкли уже находиться средь улиц и среди этажей. Отойдем, отопьемся, бросьте бабий скулеж. Мы теперь уж вернемся, пусть другими - но все ж..." - написал старший лейтенант Михаил Михайлов, а затем добавил с изрядной долей сомнения:
"Вы пока нас простите за растрепанный вид. Вы слегка подождите, может быть, отболит..".
Вот только отболит ли? Если даже Родина, пославшая солдат на "чужую" войну, стыдится не себя, а их, до конца исполнивших воинский долг...
Знакомый с десятками случаев самоубийств среди молодых ветеранов, "афганец" Виктор Носатов возмущается тем, что в то время как в Америке существует многолетний опыт "врачевания такой страшной болезни, как адаптация к мирной жизни", у нас в стране не спешат его перенимать: официальным структурам нет дела до участников вооруженных конфликтов и их наболевших проблем. А между тем,
"вирус афганского синдрома живет в каждом из нас и в любой момент может проснуться, - с горечью пишет он, - и не говорите, что мы молоды, здоровы и прекрасны. Все мы, "афганцы", на протяжении всей своей жизни останемся заложниками афганской войны, но наши семьи не должны от этого страдать".
По данным на ноябрь 1989 г., 3700 ветеранов афганской войны находились в тюрьмах, количество разводов и острых семейных конфликтов составляло в семьях "афганцев" 75%, более 2/3 ветеранов не были удовлетворены работой и часто меняли ее из-за возникающих конфликтов, 90% имели задолженность в вузах или плохую успеваемость по предметам, 60% страдали от алкоголизма и наркомании, наблюдались случаи самоубийств или попыток к ним. Причем со временем проблемы не смягчались. Так, по утверждению журналиста В. Бугрова, опирающегося на сведения созданного в 1998 г. Московского объединения организаций ветеранов локальных войн и военных конфликтов, в конце 1990-х гг. ежегодно до 3% "афганцев" кончали жизнь самоубийством.
Еще не прошедший "афганский синдром" успел дополниться карабахским, приднестровским, абхазским, таджикским и др. А теперь еще и чеченским, который, как считают специалисты, куда страшнее афганского. В последнее время чаще употребляется по сути аналогичный термин — «чеченский синдром», вошедший в лексикон после первой чеченской кампании (1994–1996). Москва, 28 сентября 2003 года. Молодая медсестра Татьяна из Нижнего Новгорода была замужем всего 10 дней, когда в марте прошлого года ее муж, Александр, убил ее ножом за то, что она не нашла его куда-то подевавшиеся сигареты. Затем Александр попытался зарезаться тем же ножом, но не сумел. В Саратове 20-летний Алексей убил топором подвыпившего прохожего за то, что этот человек грубо отказался от предложения зайти в гости. В уральском промышленном городе Верх-Исетск бывший армейский снайпер Андрей после мелкой ссоры с отцом отправил его в больницу с проломленным черепом, а позднее пытался покончить жизнь самоубийством. Никто из этих молодых людей (чьи имена здесь изменены) не сумел объяснить своих внезапных приступов ярости, но у всех троих в анамнезе были депрессивные состояния и внезапные вспышки гнева - и все трое воевали в Чечне.
С того времени, как 9 лет назад началась война в Чечне, аналогичные случаи имеют место по всей России: молодые парни возвращаются из Чечни домой подавленными и травмированными и начинают срывать злость на окружающих людях. Российские психиатры и сотрудники правоохранительных органов называют это состояние "чеченским синдромом", проводя параллель с посттравматическим стрессом, который испытали американские солдаты во Вьетнаме и советские солдаты в Афганистане.
Симптомы идентичны: хроническая усталость, ночные кошмары, проблемы с концентрацией внимания, беспокойство, агрессия и упрямство. Однако некоторые полагают, что чеченский синдром хуже, потому что ветераны Чечни воевали на территории своей страны. "Примерно 1,5 млн. российских ветеранов войны в Чечне испытывают чеченский синдром, - говорит заместитель директора Национального центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского в Москве Юрий Александровский. - Некоторые адаптируются. Многие не адаптируются. Всем нужна помощь".
Большинству бывших солдат такая помощь едва ли будет оказана. В ряде российских регионов созданы реабилитационные центры для ветеранов Чечни, однако они существуют исключительно благодаря добровольным усилиям врачей и иногда представителей местной администрации. Нет ни федеральной программы, ни специальных фондов.
Правительство отказывается признать существование чеченского синдрома. "Так называемый 'чеченский синдром' - не более чем изобретенное репортерами клише, - утверждает Сергей Сухарев из Комиссии Государственной Думы РФ по нормализации обстановки в Чечне. - Нет никаких свидетельств того, что уровень преступности среди ветеранов войны в Чечне выше среднего". Г-н Александровский согласен, что свидетельств нет, но говорит: "Мне неизвестно, чтобы кто-нибудь вообще проявлял интерес к собиранию таких данных".
"В случае с чеченским синдромом типовое послевоенное расстройство психики усугубляется глубоким раскаянием в связи с тем, что мои пациенты совершали сами или чему были свидетелями в Чечне", - поясняет г-н Александровский. У солдат остается глубокая психическая травма от совершаемых повседневно актов мародерства, изнасилований и убийств, а также просто от количества виденных смертей. "Всякий, у кого еще жива совесть, чувствует, что это преступно, - говорит ветеран Афганистана и Чечни отставной генерал-майор Александр Ляховский. Чеченский синдром, по его мнению, отличается, к примеру, от афганского, потому что солдаты в Чечне воевали на своей земле, в то время как правительство отрицало, что идет война. То, что многие ветераны Чечни чувствуют себя брошенными государством и игнорируемыми обществом, только лишь усугубляет проблему, добавляет г-н Ляховский. "Чем дольше продолжается эта бойня, тем больше становится жертв чеченского синдрома", - утверждает г-н Александровский. |
: 1 ... 34 35 37 38 ... 56 Далее» Вниз