FaReN
Молодой Гродненец
 Репутация: +4/-0
 Offline
Сообщений: 42
Я люблю Гродненский форум!
|
Кстати, народ кто из Янок, отзовитесь! Мот какой фэст организуем?
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
FaReN
Молодой Гродненец
Репутация: +4/-0
Offline
Сообщений: 42
Я люблю Гродненский форум!
|
Ну и чтобы ФДп было чем заняться  Репетиции любви 1. Раз, два, три, четыре, пять Шесть семь восемь девять, десять – Надо, надо, надо спать, И не надо куролесить. Кто уснул - тот видит сон, Кто не спит - тот выйди вон. (детская считалочка) Когда солнце падает вниз, цепляясь за занавески, обрывая карнизы – преследуя месяц, точно рыжая кошка, гоняющаяся за белой крысой, а улицы, ночными забавами грезя, сыплют в кошель вечера червонное золото и небесный трактирщик наполняет игристым вином граненый стакан города, ты выходишь из дому (хотя бабушка видела про тебя дурной сон – звонила и отговаривала: не ходи...) и уличный портретист рисует какую-то женщину с твоим лицом – лучшую из своих картин, тогда, в первом акте, в давно надоевшей драме, оценив фигурку и платье, я возьму тебя за руку я скажу (негромко): Здравствуй, Незнакомка. В перерыве... Расставив над чувством акценты, с улыбкой зовущей к красивым губам, бледная и златоглавая... словно церковь, ты спустишься за мною в дешевенький бар. Акт второй – половой. 2. На золотом крыльце сидели: -царь, -царевич, -король, -королевич, -сапожник, -портной. Скажите, пожалуйста, кто вы такой? (детская считалочка) Меч ложился нам в руку верней чем соха и топор дровосека, и наряды нам шил не портной, но кузнец, всяк, кто жив в бой бросался со смехом, каждый мертвый с улыбкой к костлявой пошел под венец – слава им и покой! Мы же в мае десятого дня, чтя обычай людей, чьё призванье война, чьи сердца благородны, а души горды, город взяв, на врата прибивали щиты, на щитах написав имена дев и жен, что в поход не пошли, а остались цветы собирать, малых нянчить детей, днем над пряжей корпеть, а ночами гадать, кого не возвратит им ревнивая властная смерть, чтоб внимая предчувствию, с дрожью в руках на заплаканных имя то вышить платках... 3. Это тайна та-та, Та-та-та та-та... а больше сказать я не вправе. (Набоков В.) .................................. ................................................................... |
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
критикун
|
А что, добрая идея! Сколько можно писать в "нет", тщательно скрываясь от народа. Если почитать, какую туфту печатают городские газеты на литературных страницах, то тут у нас на ветке сплошные гении. Я бы даже их не взялся анализаровать: просто нечего, пустота. Так надо замутить какой-нибудь молодёжный литературный фэст и повеселить себя, друзей, а остальным показать, что есть в Гродно и альтернативная официозу литература. Как мыслите, гении? (надеюсь, скромных критиков тоже пустят...  ) |
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
FaReN
Молодой Гродненец
Репутация: +4/-0
Offline
Сообщений: 42
Я люблю Гродненский форум!
|
Пустят, я думаю Смотри, чтоб выпустили))) Вот и узнаем настолько ли наши форумчане терпимы к критике, как это кажется))) Но, если серьезно - думаю, что могу реально помочь с организацией подобного фестиваля. Нужны только желающие учавствовать и инициативная группа (кроме меня) в 3-5 человек. С помещением, аппаратурой, общим сценарием вопрос достаточно легко решаем. Пишите отклики в ветке, можете дублировать в личку. |
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
Kallipso
|
А меня с победой на дуэли можно поздравить )
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
Kallipso
|
Вот оно, творенье, ежели кто осилит многа букофф
На Перевале нет войны
На Перевале нет войны. Здесь вообще почти ничего нет: ворота, ветер, трава, небо, солнце изредка. Выкатится блекло-желтым льдистым шаром, повиснет в зените, разгоняя тени, а потом, когда уже почти привыкнешь, приспособишься и к свету, и к траве не серой, а вдруг яркой, буро-жухлой, исчезнет.
Плохо без солнца, не темно – сумрачно, воздух белой мутью, точь-в-точь как содержимое бутыли, которую Ян таскает - на три четверти полупрозрачной жижи, отдающей спиртом и гнилью, да на палец крупяного осадка. Тряхни и поднимется облаком мошкары, а потом долго, медленно будет оседать на дно. Впрочем, торопиться некуда, да и пить я не люблю, хотя и не отказываюсь – зачем Яна обижать?
- Сидишь тут, ничего не знаешь, ничего не видишь, - Ян разлил из бутыли по стаканам, их он тоже носит с собой, в кожаной сумке через плечо, потертой, потрескавшейся и даже порванной – сбоку видны две круглые дырки. Когда Ян задумчивый, он дырки гладит, иногда просовывает внутрь палец, иногда пытается расковырять, а однажды – как раз солнце выкатилось, яркое такое, непривычное – даже решился было зашить.
Солнце исчезло, дырки остались. И Ян тоже. Он здесь давно, дольше всех.
- Ну, давай что ли? – поднял стакан, протянул руку, но как всегда в последний момент одернул и, выдохнув, залпом выпил вонючую муть, белую, как здешний воздух. По привычке занюхал выпитое рукавом и упал в траву. Ложусь и я.
Бурые стебли, отсыревшие с виду, а на ощупь сухие, колючие, ломкие беззвучно трутся друг о друга, порою, наклоняясь, касаются щек или лба, лезут в рот – почему-то это злит Яна.
- Задница мира, - он отбросил седую метелку вейника. – Нет, ну скажи что не так?
Молчу. Не знаю, может, и задница, но день сегодня хороший – солнце выкатилось, повисло нерешительно. Интересно, останется или нет? Ворота, может, подсохнут чутка, а то отсырели, перекосились на один бок, того и гляди рухнут. Надо бы подправить, да лень.
Ян перевернулся на живот, приподнялся, опершись на локти, и задал очередной вопрос.
- Слушай, а почему Перевал? Тут ведь гор нету. И снега… в горах снег всегда. Лед синий или серый, бывает, что и в зелень, а бывает, что прозрачный, ну как стекло. А тут…
А тут Перевал, просто Перевал, без снега, льда и гор. Ворота вот, ветер, солнце и трава. И бутыль, и стаканы еще. И Ян с его вечным раздражением и нежеланием уходить. И Безымянная.
Пришла, села рядом, задрав голову – острый подбородок, худая шея, круглая бляшка родимого пятна, синие паутинки сосудов, уходящие под воротничок-стойку строгого платья – поглядела вверх, прищурилась.
- Приперлась, - Ян Безымянную недолюбливает, хотя пришли вместе. Он впереди, с бутылкой своей, широким шагом, а она за ним, по примятой траве, почти бегом, туфельки в руках, сумочка через шею, на лице обида и недоумение. А у Яна – злость. Первыми его словами были:
- Дальше я не пойду, слышишь ты, сторож? Я ждать буду.
И Безымянная, став чуть в сторонке, робко кивнула и тоже никуда не пошла. А мне что? Мне все равно, и не сторож я – я просто живу тут.
- Скажи, пусть убирается… слышишь, ты? Фашистка, вали отсюда! Да, да, пошла! Туда, гулять! Цурюк!
Она только плечиком повела, значит, не уйдет. Скрестила ноги, туфельки в сторону – у левой каблук еле-еле держится, у правой – на лаковом носу царапина и бант потерялся – поставила сумочку на колени. Щелкнул замочек, запахло духами и кофе.
- У… тварь безголосая, - Ян зарылся лицом в траву, от запахов прячется. Или от нее? Серые глаза, серые ресницы, серые волосы аккуратным узлом на затылке, серое платье. Правда, когда появляется солнце, вот как сегодня, серого в ней становится меньше.
Иногда он на нее смотрит, сейчас чаще, чем раньше, но все тайком, и каждый раз потом злится, начинает орать, обзываться, однажды даже стаканом швырнул. Не попал, конечно, а Безымянная стакан подняла и тоже швырнула, в траву, Ян потом долго на карачках ползал, выискивая. И матерился, особенно почему-то мне досталось и воротам, будто те в чем-то виноваты.
- Когда она уйдет, а? Ты знаешь, когда?
Неправда, не знаю. Я ведь не хозяин и не сторож, я просто живу здесь.
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
Kallipso
|
Новичок объявился под вечер, когда муть сгустилась, заволокла горизонт вязкой белизной, расползлась по траве мучнистой гнилью. Первым его увидела Безымянная, вскочила вдруг, замахала руками, позабывши про обычную степенность, и даже вроде как вскрикнула.
- Здрасьте, - человек подходил осторожненько, бочком, косясь одним глазом на Яна, а другим на меня. Был он низким, толстым, обряженным в серый мятый костюм и босым. Через плечо висели связанные шнурками ботинки, а в руках виднелся черный продолговатый футляр.
- Здрасьте, - повторил человек, стягивая с головы фетровую шляпу, и на голове блеснула лысинка, отороченная лохмушками волос. Поклонился Безымянной, кивнул Яну и, подслеповато сощурившись, уставился на меня. – Здрасьте… эт вы стало быть… тут… ключами заведуете?
Дались им эти ключи! Да не было их никогда, и не нужны они, ворота вон, настежь открыты, было бы желание.
- Вы стало быть? Заведуете тут? - он сник и погрустнел.
- Он, - ответил Ян, подымаясь. – А вы, гражданин, кто будете?
Яну новичок не понравился, вижу по выражению лица, по тому, как сошлись над переносицей брови, сминая кожу лба недовольными складками, как сложились злой линией губы, как выступили скулы. Безымянная вздохнула и открыла сумочку: на сей раз запах был шоколадный, умиротворяющий.
- Я… стало быть… я – это… музыкант… скрипач… я тут переночую, да?
- Скрипач? – переспросил Ян.
Безымянная кивнула, поверила, значит. А то, смысл на Перевале врать? Никакого. И Ян успокоился, махнул рукой, похлопал по сумке, проверяя на месте ли стаканы, бутыль поближе пододвинул – внутри хлюпнуло, булькнуло, будто живое – и, махнув рукой, велел.
- Располагайтесь, товарищ, ночи тут холодные.
Разложили костер. Скрипач суетился, то подскакивал, говоря, что пойдет за дровами, то, глянув на отливающее сединой море травы и низкое, продавленное небо, останавливался. Садился. Снова подымался, хотя никаких дров и не надо было, да и откуда они на Перевале? Но ему было стыдно и неуютно. И даже ласковое прикосновение Безымянной лишь больше смутило.
- А вы… вы, позвольте узнать, давно тут?
- Давно, - Ян на новенького старался не глядеть, и на Безымянную тоже.
- А она?
- И она давно. Достала уже… что? Шла бы ты, говорю, завтра с утреца прямо. Чего? Не хочешь? Боишься? Помнишь заповеди свои… лицемерка треклятая.
- Ну зачем вы так о женщине, - Скрипач покраснел и оглянулся на меня, поддержки ищет. А что мне поддерживать? Я не хозяин, я просто живу тут.
- Кто? Она – женщина? Эсесовка и тварь! Стрелять таких надо и… - Ян осекся. – И вообще вот Машка моя – женщина! Настоящая, русская, как у Некрасова, хоть в огонь, хоть на фронт… и красавица. Мы с ней заявление подавать собрались. И подадим, там, за Перевалом. Слышишь, ты? Если я сюда пришел, то и она тоже! Мне бы дождаться… дождусь… я умею ждать…
Безымянная поднялась. Два шага в темноту, легкая зыбь потревоженного воздуха, холодок по спине, по рукам, и тающий аромат шоколада. Сумочка вон она, у костра стоит, а запах тает. Обиделась, значит.
- Я ей письма писал… писал и писал, - Ян сжал голову ладонями, ну все, ушел в воспоминания, это до утра. Скрипач заерзал, поглядывая в темноту.
- На Перевале безопасно, - отвечаю на незаданный вопрос.
- Писал, писал… хотел каждый день… не доходят… и ее мне… она в медсестрах… ты только себя береги, говорит, война закончится скоро, береги себя… и я ей про то же. Я ее жду, слышишь ты, сторож? И не уйду, пока она не появится! Не уйду!
- А я бы завтра, утречком, если можно, - робко поинтересовался Скрипач, пересаживаясь по другую сторону костра, на Яна он глядел со стыдливой укоризной, на меня – с надеждой. Отпущу или нет. Да пожалуйста, я ж не хозяин, я просто живу тут.
- Вы знаете, а я ведь, признаться, не из этих… я не уверен, что имею право, что удостоен буду… все-таки формально я… - не договорил, махнул рукой и скукожился, расстроенный. Страшно ему. Всем страшно, только вот ничего, как-то умудряются через ворота пройти, редко кто остается.
Повисла тишина, нарушаемая лишь вялым потрескиванием огня и Яновым бормотанием, невнятным, неразборчивым и оттого особенно злым.
- А хотите… хотите я вам сыграю? – и не дожидаясь ответа, Скрипач открыл футляр. – Хотите?
Музыка на Перевале, что может быть неуместнее?
Пиджак на траве, между бутылью и огнем, искры гаснут, не долетая, а Скрипач уже достал свою игрушку, пристроил на плечо. Забавно: закатанные по локоть рукава рубашки, расстегнутый воротничок, брюшко над поясом и серьезное, вдохновенное лицо. Толстые пальцы, тонкий смычок. Прикосновение.
Я закрыл глаза. Мягко, нежно, в слезы, в боль, в страх, вплетаясь в травы, отгоняя тишину, перебивая шорохи огня. Стон. Обида. Прощение. Наверное, так и надо, жалко, что он уйдет завтра. Шальная мысль – а может в дамской сумочке найдется место и для мелодии? Где-нибудь между ароматами шоколада и кофе, завернувши в листик мяты и надушенный кружевной платок, заколотый для верности булавкой.
Безымянная вернулась, присела рядом, почти коснувшись теплым локтем, вздохнула знакомо, беззвучно, еще немного обиженно, но уже почти простив. Она его всегда прощает. А он никогда не просит о прощении.
Проклятье.
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
Kallipso
|
- Проклятье, - отчетливо произнес Ян, перебив мелодию. Открываю глаза, что опять не так? В ногах его футляр, в руках – белый прямоугольник с черным вензельком подписи в углу. Скрипач, заглянув через плечо – ему, бедолаге, пришлось на цыпочки встать – расплылся в счастливой улыбке.
- Это мама моя… старый снимок, но я очень его люблю, здесь она такая красивая… это Варшава, сразу после войны, там она с папой встретилась. И я там родился, только не помню ничего, маленьким был, мы потом в Ленинград переехали…
Резкое движение, фотография летит в огонь, но падает рядом, на безопасном расстоянии, и Скрипач, испуганно взвизгнув, уронив смычок, падает на колени, поднимает, отряхивает несуществующие соринки и только тогда трепетно укладывает на дно футляра, придавливая сверху скрипкой.
А Ян ушел.
- Ничего, ему полезно. Давно надо было, - говорю шепотом, для нее, придерживая за рукав платья, Безымянная послушно кивает, а я злюсь на себя – не нужно вмешиваться в их дела, но к этим двоим привык. Слишком уж привык.
- А скажите, что там, ну, за Перевалом? – Скрипач снова сер и неуклюж: вялые щеки, складки-подбородки над воротником, кривой узел галстука и примятая шляпа, съехавшая на бок. Футляр со скрипкой бережно прижимает к животу, поглаживая, постукивая подушечками пальцев. – Очень, знаете ли, любопытно, все-таки… неужели и вправду судить будут?
- Не знаю. Не бывал.
Ладошка Безымянной дрожит в руке, холодная и влажная, живая. А глаза подозрительно блестят, уже не серые, а темно-синие, с рыжими всполохами догорающего огня. Интересно, Ян тоже видит их такими?
- Вы простите, мне… мне несколько неудобно… вероятно, это не мое дело, но… этот молодой человек, он, так сказать, не заслуживает… пренеприятный тип. И пьет к тому же. И с оружием… как такому оружие доверили? И зачем оно здесь? С кем воевать?
Не знаю. На Перевале нет войны.
Скрипач ушел на рассвете, ни с кем не попрощавшись. И ботинки забыл. Впрочем, на кой ему рваные? А Яна я нашел сразу – прятаться здесь негде. Он лежал, заложив руки за голову, глядел в небо, правда, сомневаюсь, что что-то там видел.
- Я ей письма писал, понимаешь? Да что ты понимаешь… торчишь тут, ничего не видишь и ничего не слышишь!
От крика вздрогнули стебельки травы, качнулись влево, потом вправо, скользнули по лицу, ощупывая, раздражая и без того раздраженного человека.
- Я ждал! Ее! А она… писала «береги себя», и что мы непременно встретимся. Встретились. Зачем? Я тебя спрашиваю?! Ты должен знать! Это из-за нее все, падлы нацистской… она меня… крестик на шее… на стене… не убий… я дом обыскивал, а она…
- Грабил.
- Что? – Ян вскочил. И рука к кобуре потянулась.
- Грабил, а не обыскивал. Так ведь? А она испугалась.
Остыл моментально, и взгляд отвел.
- В шкафу спряталась. Большой такой, на всю стену, а из замка ключ торчит. Я за ручку потянул и… тут, короче, и она. И сказать-то ничего не успел, бах и все. Так выходит и ее? Ну да, по-другому как… сразу за мной, еще там… а ты с самого начала. Всевидящий, как попы говорили… ключи от рая. На хрена он мне теперь? Или не рай, а суд? Думаешь, боюсь? Нееет… плевать… на всех вас плевать. Я всю войну прошел, ни царапины, Машка писала «возвращайся», а эта меня… я бы вернулся.
Тут выкатилось солнце, всего секунды на три, но резко-желтое, жгучее, непривычное. Полыхнуло до слепоты, слизало редкие тени и снова спряталось. Ночью холодно будет. Плохо, не люблю холодов.
- Скажи, я вернулся бы? Если бы не она… я бы вернулся… – Ян яростно тер глаза, а по щекам катились слезы – бывает из-за резкой перемены освещения. А что до вопроса – так откуда мне знать?
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
Kallipso
|
На Перевале снова ночь, сырая и холодная. От костра тянет дымом и еще немного духами Безымянной. Открытая сумочка с белым комком платка внутри, два стакана, бутыль, туфли, узкая ступня с длинными кривоватыми пальчиками в Яновых руках – растирает. Ну да, замерзла же… да какая мне разница? И злиться нечего, наоборот, радоваться надо, что совсем скоро эти двое, наконец, уберутся с Перевала.
Нельзя привыкать к людям.
- Эй, можно тебя спросить? – Ян как никогда серьезен, и спокоен, и вообще на себя не похож. Даже скучаю по нему прежнему. И по Безымянной, у которой все-таки есть имя, но я не запоминаю. Зачем? Все равно уйдут.
- Ворота ж открыты, ну, ключей не надо? Зачем тогда ты? Ну, на Перевале? Ждешь кого?
- Никого.
- Ну да, - хмыкнул и подмигнул Безымянной. – Ты тут просто живешь…
Ну да, живу. Хорошее место. Спокойное. И войн не бывает.
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
margo))
|
Очень интересно и очень НЕСТАНДАРТНО!
|
|
|
|
|
Записан
|
"Вспомни откуда ты пришел , куда идешь и почему ты создал тот беспорядок,в который сам попал." Ричард Бах
|
|
|
|
Kallipso
|
Благодарю
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
Неформалл
|
Согрей-ка руки у огня...
Согрей-ка руки у огня
заблудший путник, сядь, согрейся,
прохладу ночи прочь гоня,
возьми кувшин, воды напейся!
Хоть пир наш скромен - угостись
кусочком хлеба не в угоду,
рукой до неба дотянись,
до звезд, рассеявших свободу!
Ночлег устроить бы. Темно.
Возьми-ка часть моей соломы,
и, наслаждаясь сладким сном,
увидишь в нем портрет знакомый!
Располагайся не спеша,
и как прекрасна ночь запомни.
Святая русская душа
в себе вместила мир огромный!
ЗЫ. в наушниках Чайф------------Давай вернемся!!!
|
|
|
|
|
Записан
|
Дай Дорогу!
|
|
|
|
критикун
|
Знаешь, композиционно очень интересный стих. И тональность, и ритмика такие успокаивающие, медленно обволакивающие. Но я полчаса сидел, пока разобрался со знаками препинания. В таком стихе запятые - 30% понимания стиха. Для примера: первая строфа в твоём варианте означает: чтобы порогнать прохладу ночи, надо воды напиться. А поставь знаки так:
Согрей-ка руки у огня,
заблудший путник, сядь, согрейся,
прохладу ночи прочь гоня.
Возьми кувшин, воды напейся...
В третьей строфе портрет надо увидеть в соломе... Это нонсенс. Так вот, если во всех строфах правильно расставишь знаки, стих будеть очень даже приличный. А пока больше в нём бессмыслицы... Пиши!
|
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
|
критикун
|
А мне начало понравилось! Доброе, лирическое повествование, мягкое и слегка обволакивающее. И подход к теме интересный. Будем ждать продолжения!
|
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
|
критикун
|
Хорошо! Легко! Свободно!
|
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
|
Shantel
|
fdp+1, спасибо большое, очень приятно, что Вам понравилось))
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
критикун
|
Дорогие барышни! Поздравляю вас всех с чудесным праздников весны и любви, желаю счастья, везенья и творческих находок!
|
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
|
Shantel
|
Спасибо))) бум искать... |
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
barsik
|
без интонации не читать!
Как счастлив был момент той жизни
Когда я в садик бегал, в школе в салочки играл
И только повзрослев увидел всё сквозь призму,
Всё понял, сколько много потерял.
От жизни той совсем чуть чуть осталось,
Нет, не воспоминанья гложат мысль мою,
Лишь пара фотографий на застенках гдето затерялась,
Да память матери, отца, за то люблю семью.
Семья дала мне всё: любовь, заботу, ласку,
Что должен буду я своей семье отдать
Придёт тот час, солдат закончит службу,
Вернётся он к любимой той, что обещала ждать.
Четыре месяца от будущей семьи
От встречи с ней лишь время разделяет,
А дальше снова чёрно-белые или цветные дни,
И счастье наше с ней, так, как она мечтает!
18.03.09
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
†Backspace†
|
люди,очень интересные произведения ^__^
Звонит телефон. Немолчно разносятся его крики по всей квартире. Пустой квартире. Никто не живет здесь. А может и живет. Но его здесь нет. Или ее.
Грустно шатается от ветра лампочка, висящая на проводе под потолком. Выбиты окна. Ветер гуляет по комнатам. На полу лежит штукатурка, отломавшаяся от стен. Краска на стенах облезла до такой степени, что кажется, что стены и вовсе никогда не были крашены.
Но лампочка горит.
А телефон звонит.
Но никто не может подойти и взять трубку. Никто не слышит его. Даже коты, пошевелив ушами, проходя под окнами этого дома, нетерпеливо убегут прочь. Чтобы не слышать. Не слышать этого молчаливо-зовущего телефона.
И разве не надоело ему звонить?
Почему бы никто не подошел и не спросил, кому и что нужно. Но никого нет. Никто не может подойти. Никого нет в районе целого квартала. Уже давно нет. После Большого Взрыва...
Только выбитые окна, стекло, обои, штукатурка на полу, чей-то детский, еще даже оранжевый баскетбольный мячик, грязная, поломанная, выцветшая, серая кукла.
Кажется, мир потерял краски. Здесь, почему-то, это заметнее всего.
И тишина...
Она не давит на тебя лишь потому, что... этот телефон. Он все еще надеется, что все живы, что с ним еще поговорит кто-то...
И он звонит...
Кричит... он умоляет...
Вернитесь... Где вы все?.. Что происходит?..
Ветер снова подул. Свет лампочки пошатнулся.
Стало темнеть.
В сером мире наступила серая ночь.
Казалось, что радиация... что она все-таки видима – она просто удаляет все цвета. Все в мире...
В комнату влетела бабочка. Она такая большая. Ночной мотылек... Однодневка.
Жизнь в один день.
В этом месте – и того меньше... Но он прилетел. Он летает над телефоном. Который все еще плачет по людям.
Мотылек покрутился вокруг телефона и полетел на свет – к лампе. Еще несколько секунд и мотылек падает. Он умер.
Как и все.
Все, кто здесь был.
Проклятая земля.
Проклятая радиация.
Проклятая атомная электростанция...
Проклятый четвертый реактор...
Проклятый Чернобыль...
Проклятый телефон...
вот мое)
читать людям с сильной психикой)
|
|
|
|
|
Записан
|
Я надеюсь,что однажды наступит день,когда люди по-настоящему поймут друг друга... |
|
|
|
margo))
|
прикольно
|
|
|
|
|
Записан
|
"Вспомни откуда ты пришел , куда идешь и почему ты создал тот беспорядок,в который сам попал." Ричард Бах
|
|
|
|
Kallipso
|
Не, как-то все слишком серьезно. Для разрядки - соавторская рассказка с конкурса
И сказано: предам Я в руки ваши врагов ваших. И свершилось так. Сегодня, третьего дня двенадцатого года от сотворенья мира, армия воинов божьих, ведомая храбрейшим Рафало Неистовым, достигла подножья Капутийских вершин, чему я, смиреннейший, Вермипс Вестигийский – свидетель.
Ступив на землю святую, преклонил Рафало колени и, руки к небу устремив, возвестил:
- Да свершится предначертанное!
По слову его озарились вершины божественным светом, чудо подобное узрев, смиренно пали мы, умоляя укрепить сердца наши, а тако же предать сии места под руку истинно верующих, дабы восхвалением имени Господня мы ежечасно множили свет радости на этих землях.
Сказал тогда Пьяджо из Кауды, благословеннейший рыцарь и господин мой:
- Тяжек был путь, и воины утомились, и сильны неверные.
- Но не сильнее Господа, - ответил ему Рафало, подымаясь. И все то слышали, и все вдохновлялись словами и светом божиим, и тоже воздели мечи, чтоб те, благодатью осененные, бледной кровью неверных очистили пределы эти.
Но в мудрости своей господин мой, многоопытный в воинском деле, говорил, что велико войско неверных, что кровавым будет бой, и потому нужно ждать копейщиков Летопсо из Ауры. Но и без них велика стояла армия: трепетали алые знамена со знаком шестиручья над грозными рядами славных пехотинцев Стефано Великого, и голубые – над молодцами Ксифио Чернопанцирного, сотрясали воздух боевые гимны свирепых мечников Серато…
… и эта сволочь здесь. Наверняка будет выжидать со своими головорезами и двинет только в брешь, пробитую кем–то похрабрее. А вот сумасшедший Стефано, каковой рванет как раз одним из первых, брызжа пеной и ненавистью, и потом его долго будет ловить и успокаивать собственная свита. Вот и Ксифио. Молится. Он лично обещал королю идти в первых рядах, чтобы хоть как-то загладить вину за то, что в последнем бою с пьяных глаз или просто по глупости изрубил Исихио Трувера, любимца Рафало. А вот прореха, спешно, но бестолково заполняемая ополчением. Кто-то не явился. Интересно, кто? Не видно Летопсо и его «тыкальщиков», да и Керрато несколько дней тому выказывал недовольство и прямо говорил об идиотизме происходящего. А может, кого-то из рыцарей просто свалила очередная хворь, одна из тех, что изничтожили солдат на марше больше, чем оружие неверных в битве. Все может быть…
Сэр Пьяджо из Кауды, наблюдая за строящимися союзниками, растирал культю третьей руки. Она всегда начинала зудеть в преддверии боя: сказывалась многолетняя привычка сжимать дротик. Увы, проклятые еретики-гематолы навсегда лишили рыцаря такой возможности. Во многом из-за этого он со своим отрядом находился здесь. Другим побудительным мотивом послужило прощение всех грехов любому участнику похода, а у сэра Пьяджо с некоторых пор имелись веские основания опасаться за чистоту души и духа. Не менее приятным довеском могла стать «белая» индульгенция на два года по возвращении в родные земли, а также право свободной добычи в богатейшем Эмбране, заранее отданном божьему воинству «на очищение от скверны во всяком месте, кроме святого или молельного». Можно не упоминать об отлучении и отступных, кои полагались за отказ от участия в Походе, организованном папой Пулицидом Третьим и милостиво возглавленном его величеством Рафало, королем Коха, Фемена и Круса.
Именно поэтому сэр Пьяджо внимательно оглядывал все вокруг.
«Изучай соратников», – наставлял его отец. – «От того, кто бьется за тебя, зависит много больше, чем от того, кто сражается против».
Вдруг между отрядами показался коренастый сэр Маласо Большеротый. Увидев сэра Пьяджо, он, не стесняясь, отрыгнул в его сторону под громкий смех прислуги. Горячий Имаго с кулаками бросился на свору лизоблюдов, между оруженосцами произошел обмен затрещинами, но до крови дела не допустили.
Сам же сэр Пьяджо, казалось, проигнорировал хамскую выходку. Он лишь взмахнул верхней клинковой парой рук, гордостью рода Силидов, на целый кварт более длинной, чем у жалкого выскочки. Маласо гневно распушил усы, пнул кого-то из своих и двинулся прочь, сыпля проклятьями. К счастью, даже безграничные амбиции, наглость и краденое богатство не в состоянии сотворить чуда. Кровь не вода. Сэр Пьяджо усмехнулся: сегодня великолепный день для смертей, подвигов и решений вопросов с ублюдками. Именно поэтому он показательно повернулся спиной к удаляющемуся Большеротому и уставился в поле с нарочитой внимательностью.
Неудобное место, очень неудобное. Всего сотня квартернов равнины, а потом склон, на котором и укрепился противник. Толком не разогнаться, а потом еще карабкаться вверх. Отвратительно.
Отряды неверных выглядели бы малочисленными, если б не огромные размеры их бойцов. Иные подразделения под командованием короля Рафало смотрелись крошечными по сравнению с этими гигантами, буквально вросшими в землю.
Бой будет трудным. Но там, высоко – святой Эмбран. Богатый святой Эмбран.
Повсюду раздавалась дробь сигнальных трещоток. Где-то еще заканчивали перестроения, а где-то суета и расхлябанность уже сменилась слаженным боевым порывом.
Сэр Пьяджо дождался, когда оруженосец в последний раз покроет лаком коричневый панцирь, – еще один яркий символ, не дающий спокойно спать завистникам, – и вытянул культю. К ней быстро прикрепили круглый щит с вытравленным гербом.
– Играй, – бросил рыцарь через плечо и встал, обозначая собой атакующее острие своего «копья».
Под перестук музыканта за сэром Пьяджо принялись выстраиваться его солдаты. Каждый отлично знал место и обязанности в бою, и посему за весь Поход «копье» потеряло в стычках всего четверых.
– Ты точно хочешь идти, хронист? – не оборачиваясь, спросил сэр Пьяджо.
– С вашего позволения.
– Воля твоя.
– Не моя – Всевышнего.
- Как знаешь. Тогда не путайся под ногами и береги руки: настоятель не простит мне твоей смерти, а уж тем более – увечий.
И уже в полный голос гаркнул:
– Во имя Господа! Слушать шаг, сволочи! Ка – у– да!!!
Клич утонул в десятках подобных ему. Бой начался.
Добавлено: 20 Март 2009, 01:49:26
И воочию узревши неверных, содрогнулся я, столь ужасен и мерзостен был облик их. В благословенную землю врастая, иссушая ее жаждою своею, вздымались оне ввысь и заслоняли чернотою тел небесный свет. Стонал святой Эмбран под весом их, под знаком их, под властью их, и плакал о спасении, и жаждал очиститься от скверны.
Верно, верно говорил о том найсвятейший папа Пулицид, и вспомнил о словах его славный сын Кауды, и милостиво позволил мне малыми силами своими участвовать в великой битве сей. Сам же, просветлевши ликом, велел музыканту играть. Отринув всякий страх, воины сомкнули строй, и воскликнул тогда сэр Пьяджо:
- Во имя Господа!
И словно бы по знаку его возрыдал воздух, пронзенный дротиками, и клинки возжаждали испробовать крови врага, и ринулись рыцари, страха не ведая, на орды еретиков.
Был Рафало Великолепный велик и грозен, божественным пламенем сверкали мечи в руках его, и панцирь, кровью поверженных окропленный сиял.
Но тако же, аки зверь рыкающий, свиреп, бился господин мой, Пьяджо из Кауды, чей дух, молитвою укрепившись, воспрял от сомнений. Разил он неверных, и крепко было «копье» его, и дрожали еретики, завидевши герб Кауды.
… Щит выдержал. Сэр Пьяджо бросился вперед и вонзил оба клинка в щупальце, прижимая его к земле. От следующего удара рыцаря прикрыл Имаго, а солдаты уже кромсали тесаками обездвиженную конечность. Еще несколько мгновений и путь к мягкому подбрюшью оказался открыт, а неверный корчился от страшных ударов пиками. Издав протяжный стон, гигант завалился набок.
Рыцарь повел отряд дальше, даже не дав передохнуть. Слишком опасно.
Навстречу двигалось «копье» с феменскими гербами: солдаты тащили завывающего Серато с распоротым брюхом. Сэр Пьяджо принял чуть в сторону, чтобы не столкнуться с процессией и выбрал очередного противника в отдалении, которого уже кто-то штурмовал. Сначала рыцарь хотел атаковать неверного с противоположной стороны, но, подойдя чуть ближе, изменил решение и сделал большой крюк, зайдя со стороны союзного «отряда», тем самым оказавшись у него в тылу. Несколько коротких приказов, и солдаты сэра Пьяджо во главе с ним самим в упоении атаковали «копье» ублюдка Маласо Большеротого. Не было даже боя на два фронта: просто стремительная резня. Низкорослый спесивец так и не успел понять, почему у него из груди вдруг выросло два великолепных костяных клинка. Однако теперь пришлось доделывать работу глупого неудачника и биться с разъяренным еретиком. Сэр Пьяджо пригнулся к земле и ринулся вперед на всех шести конечностях. Опасная затея оказалась почти удачной: только у самой цели рыцаря сбил мощнейший удар, едва не проломивший панцирь. Поэтому солдатам пришлось приканчивать врага под командованием оруженосца.
Когда сэр Пьяджо пришел в себя, сладость мести оказалась отравлена известием о гибели юного Имаго.
– За все надо платить… – пробормотал еще не до конца оправившийся рыцарь. – Бедный мальчик. По возвращении я пожалую твоему славному роду отличное пастбище с сильными корнями.
Сэр Пьяджо зашарил мутным взглядом по солдатам.
– Эй, хронист, ты еще жив?
– Да, ваша светлость.
– Я изменил свое мнение и, скорее всего, лично оторву тебе руки и язык после боя. На всякий случай. А от настоятеля откуплюсь амброзией.
– Увы мне. Но, имея руки, я обязательно заострил бы внимание в хронике на героической гибели прекрасного сэра Имаго и вашей храбрости, которой лишь нелепая случайность помешала спасти славного юношу.
– Похоже, амброзия останется в родовых погребах. Ладно, отправляемся дальше: вон неверные разогнали хамов, и те прут прямо на нас. Надобно остановить это скотство, поэтому первых трех рубим на куски, а остальных пинками гоним назад.
И в этот миг день обратился ночью. Накрывая исполинской тенью всё поле, с неба обрушилась смертоносная твердь.
– Гнев Господен, – прошептал сэр Пьяджо и рухнул на колени, молитвенно скрестив руки– клинки.
Рядом бухались слуги вперемежку с чернью.
– Да минуют меня жернова Господни, и не буду отринут я Им! – завыл хронист.
На этот раз щит лопнул.
Сэр Пьяджо оглох и ослеп. Его то вдавливало в землю, то подбрасывало вверх, крутило и било обо что– то. Раздробленную культю с остатками щита окончательно вырвало из сустава. Наконец он почувствовал, что более ничто не сдерживает его. Именно так, видимо, и исходит душа. Сэр Пьяджо ощущал теперь только невообразимую свободу полета.
Тем чувствительнее оказался новый удар, завершивший его длинное падение и доказавший, что бренная жизнь рыцаря, неотъемлемой частью которой являются телесные мучения, еще не окончена.
Добавлено: 20 Март 2009, 01:53:05
И случилось предначертанное: переполнили грехи чашу терпенья Господня, и вновь излил Он ярость свою на головы наши.
Содрогнулись Капутийские вершины, вздыбилась земля и опала, и снова поднялася вверх, низвергая неверных в небытие.
Тогда пал я ниц, и возопил:
- Верую! И верою спасен буду!
Тако же пал и господин мой, благословеннейший из рыцарей, и голос его, уподобившись грому, вещал:
- Примите гнев Господень!
Опустилась из вовнего мира тьма, была она смрадна и страшна, пожрала многих, а многие бежали в страхе. Земля же под нами расползалась, живицею истекая, но не было тех, кто осмелился бы вкусить сей дар. И донесся глас трубный, грозный, таковой, что покинули меня силы всяческие, и тщился я уразуметь слова, и в миг, когда, изготовился уже принять судьбу из рук Господних, содрогнулось всё паче прежнего, низвергая меня в небеса, и тьма исчезла.
Был же свет, божественный и яркий.
Сказал тогда себе:
- Вот путь в мир иной!
Но тако же узрел господина своего, Пьяджо из Кауды, и понял, что за подвиги великие его в битвах удостоен он чести превеликой вживу вознесенным быти.
Я же изготовился встретить Его, но померк вдруг свет, но и тьмы не стало, а была земля, и небо, и новый мир…
Сэр Пьяджо открыл глаза. Вместо привычной серости, каковая сопровождала его всю жизнь, вокруг царила яркая желтизна. И ни одного прямого дерева, только невиданные растения, диковинно скрученные в огромные рыжие спирали. Лишь небо было по–прежнему светлым, а земля – бледно розовой.
Рядом, к удивлению рыцаря, стонал ни кто иной как хронист, помятый и жалкий, но с виду целый.
– Эй, как там тебя…
– Вермипс, ваша светлость… ох!
– Перестань скулить и скажи, где мы.
– Увы, мне сие неведомо. Но душа сжимается при мысли о том, что мы отвержены Господом. И смерть видится в таком случае вовсе не самым ужасным исходом.
– Тогда разбегись и стукнись башкой о кривой ствол. Помереть не помрешь, а отбитые мозги на место может и встанут.…
Рыцарь вдруг замолчал, вскочил и замер в боевой стойке. А в следующее мгновенье с ревом ринулся в чащу. Из–за деревьев, испуганно вопя, бросилась врассыпную целая ватага дикарей. А как еще назвать шестируких с необработанными панцирями и зачатками клинковых пар, больше походящими на грубые дубины?
Никого не догнав, рыцарь остановился.
– Ладно, оборванцы, выходите! – заорал он. – Не пристало славному Силициду носиться за всякой швалью. Клянусь, я не попрошу вашего сеньора пороть вас, коли кто–то растолкует, чьи это земли.
Несмотря на столь щедрое обещание, первая грязная физиономии высунулась очень нескоро. Наконец несколько аборигенов выбралось из зарослей, но приблизиться так и не решились. Зато затеяли спор, сопровождавшийся невнятным мычанием и частыми жестами, указующими на рыцаря.
– Ваша светлость, – горячо и сбивчиво вдруг зашептал Вермипс, приблизившись к сэру Пьяджо. – Божественное проведение… Послание к сифонаптам… Мы не так поняли… А теперь… Да– да, вот «древа отличные»… И шестирукие, «ликом подобные, но не разумом»… Я почти уверен…
– Чего? – рыцарь перевел тяжелый взгляд на хрониста.
– Мы… То есть вы… То есть вам… То есть на вас пал божественный выбор нести свет истинной веры в новых землях, что лежат за пределами нашего мира…
– Не мели ерунды.
Но хронист лишь всхлипывал и смотрел восхищенными глазами на сэра Пьяджо. В довершение этого дикари медленно опустились на землю и склонили перед рыцарем головы.
Серый, лохматый пес, добравшись до мусорных баков, шлепнулся на тощий зад и любопытно покосившись на крутящуюся рядом рыжую дворнягу из недавно прибившихся к стае, принялся самозабвенно чесаться: шкура сегодня свербела как-то особенно. Он даже заскулил от злости и, пытаясь унять зуд, принялся скрестись сильнее, раздирая старые ссохшиеся струпья в кровь, разбрасывая вокруг чешуйки омертвелой кожи и блох и щедро делясь ими с новой кудлатой подругой.
______________________________________________________________________________________________________________________________________
П.С. Тема конкурса: "Псы господни".
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
критикун
|
без интонации не читать!
Как счастлив был момент той жизни
Когда я в садик бегал, в школе в салочки играл
И только повзрослев увидел всё сквозь призму,
Всё понял, сколько много потерял.
От жизни той совсем чуть чуть осталось,
Нет, не воспоминанья гложат мысль мою,
Лишь пара фотографий на застенках гдето затерялась,
Да память матери, отца, за то люблю семью.
Семья дала мне всё: любовь, заботу, ласку,
Что должен буду я своей семье отдать
Придёт тот час, солдат закончит службу,
Вернётся он к любимой той, что обещала ждать.
Четыре месяца от будущей семьи
От встречи с ней лишь время разделяет,
А дальше снова чёрно-белые или цветные дни,
И счастье наше с ней, так, как она мечтает!
18.03.09
Всё это, конечно, трогательно, но к поэзии имеет самое отдалённое отношение. Во-первых, ритм скачет по строфам что сумашедший. Напрягись, добейся совпадения гласных в рифмующихся строках. Во-вторых, доминирует "детская" рифма: осталась - затерялась, отдать - ждать, разделяет - мечтает... В-третьих, я не верю, что ты думаешь о доме и встречах там таким же слогом, коим тут пишешь. Так зачем уж виитействовать? Пиши проще, короче и от души. Удачи! |
|
|
|
|
Записан
|
Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь...
|
|
|
|
Lerika
Гость
|
Не помню, выкладывала или нет. Но вещица давняя.
Картонные чувства. Улыбайся
Пыль витрины.
Я устал стоять тут. Мне надоело. Я хочу убраться прочь.
Мне надоела моя коробка. Она тесна. Я хочу уйти.
Стеклянные глаза. Одни они вокруг.
И вдруг – улыбка. Ясная, светлая, добрая...
Я видел её уже давно. Эту улыбку. ЕЁ.
Я не заметил, как влюбился в неё. Да, влюбился, как мальчишка.
В её лучистые глаза, в пшеничные волосы, в улыбку.
Улыбайся.
Посмотри же на меня! Я – здесь!
Её взгляд пробегает по витрине, продавец услужливо наклоняется над прилавком.
Она не может определиться. Она в задумчивости рассматривает моих братьев и сестёр.
И вдруг...
Она заметила меня! Да! За-ме-ти-ла! Это мой шанс!
Я смотрю на неё пронзительным стеклом своих глаз.
Я запоминаю каждую чёрточку её лица.
Её звонкий голос наполняет меня.
- А вон тот, грустный такой – чего он такой? Милый...
Прикосновения мягких рук, её яблочное дыхание овевает меня, подобно летнему ветру.
Я не знаю, каков он – летний ветер, но я уверен, что он именно такой.
Её прекрасное дыхание затаивается, когда её пальцы легко пробегают по моему лицу.
Звучный, мягкий голос продавца прервал бешеный стук моего сердца.
- Ну, вот такой получился – грустный... Нравится? Бери!
Она засмеялась. Я чуть не подпрыгнул от радости.
Она возьмёт меня с собой! Она будет рядом!
Многих моих братьев и сестёр забрали. А я... Я всегда был только Грустным, Печальным, Пасмурным...
А она сказала – Милый! Ми-лый!
- Сколько с меня?
Этот голос-колокольчик прервал мои размышления и воспоминания.
- Нисколько... Будем считать расчётом... М... Ну, хотя бы свидание! Сегодня в 7 вечера на главной площади города! Ты как?
Зачарованная тишина. Я ничего не понимал.
Её тихий смешок слегка взъерошил мне волосы. Мне было щекотно.
- Я думаю... Что я согласна!
Она забрала меня из магазина.
Она забрала меня из этой пыльной витрины.
Она.
Та, которую я люблю.
* * *
Я улыбаюсь только ей.
Я смотрю только на неё.
Она – самая красивая. Её губы алее и пухлее моих, глаза – больше и выразительнее, а их цвет...
Нет, я не берусь даже описать их – так они прекрасны в своём удивительном оттенке голубо-синего неба!
Её голос заставлял замолчать любые мои душевные порывы. Я понимал – я могу даже молчать с ней.
И она всё поймёт.
Да. И я её. Одна её улыбка – это всё, что нужно мне.
Её дыхание, её руки... ЕЁ слова.
Я понимал, что она доверяет мне, как никому.
Она никогда не плакала, только при мне. Она обнимала меня, и долго плакала мне в волосы, рассказывая всё, что накопилось.
И я протягивал руку, вытирая слезинки с нежных щёк моей любимой, потому что её боль – гвоздь в моём сердце.
Она слышала меня. Она разговаривала со мной.
Я люблю её.
Я – счастлив.
* * *
Кажется... Это называется – помойка.
Она так сказала мне перед тем, как положить меня в какой-то жестяной бак с бумагами, банками и фантиками от конфет.
- Привет!
Её голос звучит звонким утренним колокольчиком. Я прислушался.
- Привет...
Голос продавца, звучный и спокойный. Неужели я опять в магазине?!
- Знаешь... Я оставила здесь Леона. Он пугает меня.
Леона? Какого Леона? Кто посмел пугать её?
- Почему же? Это мой подарок тебе, мой первый подарок!
- Я... Я не могу... У него странные глаза... Он так смотрит, как будто говорит что-то... Мне не по себе с ним!
Озарение. Яркое и внезапное.
Она говорит обо мне.
Но я не Леон! Я же чётко сказал ей, что я – Арчи! Я думал... Думал, она понимает меня! А она... Даже не поняла, как меня зовут!
Улыбка. Рассеянная. Его улыбка. Она уродлива.
- Не по себе? Хм... Ну, ладно... Я тебе подарю другую, хорошо?
- Нет! Я не хочу другую! Они – странные, твои куклы! Они как живые!
Она кричит. Она плачет. Я в ужасе.
Я же и есть живой! Я вытирал ей слёзы! Я успокаивал её! Она что, ничего не понимает?!
- Жизель...
Жизель... Моя Жизель... Любимая... Прекрасная... Что ты сделала?..
Плачь. Она плачет. Я – далеко.
Я начинаю понимать.
Она оставила меня. Выкинула. Избавилась.
Я страшен ей. Она боится меня.
Она не понимает меня. Она не знает, как меня зовут. Она не знала, что я говорил ей.
Ничего не знала.
Ничего не понимала.
А теперь...
Смех-колокольчик удаляется.
Мои руки смахивают слёзы с моих щёк.
Я – один.
Улыбайся.
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
tazzyanka
|
Уф...ну, с Богом... ЗарисовкаКомната. Бардак несносный. Утро. Серость. Всё достало. Я сижу, рисую что-то, Пью горячее какао. Я привыкла жить без правил, Обходить ограниченья, Даже музыка и школа Не доставляют огорченья, Комната. Бардак несносный. Безразличие. Тоскливо. Без тебя мне очень плохо, Слёзы катятся уныло… Ты обиделся, наверное – Я с тобой не говорила, Я сидела на уроках, Я потом не позвонила. Комната. Бардак несносный. Светятся глаза от влаги. Горы книг, карандашей И исписанной бумаги… Есть ещё стихи на . Не только мои. Очень хотелось бы узнать мнение. |
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
Lerika
Гость
|
"Не доставляют огорченья,"
"Ты обиделся, наверное –"
Тут сбив ритма, что касается формы. Убери-ка один лишний слон, например, не "не доставляют огорченья", а "не доставят огорченья".
А так... В общем-то, и такой простой стиль уместен и забавен, по-своему.
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
|
|
Kallipso
|
Господа, у меня просьба имеется
Нет ли желающих протестировать пролог + 1 главу книги, жанр фэнтези, объем - 0,5 алки (6 вордовских страниц)
Что нужно: прочитать и высказаться по поводу понравилось-не понравилось, ну и если будет желание - то что понравилось, а что нет
|
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
tazzyanka
|
Я желающая)))к тому же у меня есть подруга-знаток фэнтэзи, так что обращайся, протестируем)))
|
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
|
Kallipso
|
Таки давайте куда сбрасывать текст, либо по этой ссылке А впечатления или там, или тут, или в ЛС Нас с соавтором не бояться, мы - добрые!
Добавлено: 04 Апрель 2009, 18:29:31
И спасибо за то, что отозвались ) |
|
|
|
|
Записан
|
"От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь". Клайв Льюис
|
|
|
|
: 1 ... 18 19 21 22 ... 70 Далее» Вниз