|
VLADMIH
|
Долина — это икона публичной морали современной России.
Певица Лариса Долина, пик ее славы пришелся на далекие 1990-е, сделала то, чего давно не удавалось никому из общественно заметных персон. Ее «квартирный вопрос» объединил россиян по обе стороны реальных и военных границ.
Решение суда, согласно которому Ларисе Долиной возвращается проданную квартиру, а покупатель квартиры не получает назад своих денег, подняло волну публичного протеста, который уже окучивается депутатами и государственными медиа.
Бойкот против русской рулетки
Я бы не называл этот поток возмущения «отменой», «хейтом» или «буллингом». Лучше сказать бойкот. Да, слово опошлено советской пропагандой, но оно отсылает к довольно старой и доброй традиции ненасильственного сопротивления «слабых» против своеволия «сильных». Внешние формы могут быть похожи, но суть — разная (конечно, если вы разделяете ту философскую установку, которая предполагает проводить отличие между сущим и явленным).
Проблема появилась не сегодня: мошенники и раньше пользовались упущениями в законодательстве, благодаря которым суды больше верили продавцу квартиры, а не покупателю. В конечном счете все решает экспертиза, на основе которой суд делает вывод: был ли продавец под внешним негативным влиянием или нет.
Однако кейс самой Долиной придал проблеме общественно-политическое звучание.
Для кого-то она — один из символов вседозволенности, царящей в России. Правда, вседозволенности мелкого боярина, окольничего или даже придворного шута, чье поведение вызывает явное удивление: «Почему и ему тоже можно»?
Для других это последний рубеж обороны. В 2010-е годы власти отнимали гражданские права, предлагая негласный общественный договор: «Вы не лезете в политику — мы не лезем за ваши заборы». В 2022-м россиян начали доставать и за заборами, пока не всех, не сразу и не всегда заметно. Затем началось ползучее наступление на частную собственность — особенно наглядное в виде «пересмотра итогов приватизации». Сейчас же линия обороны проходит уже по последнему, святому рубежу — квартирам, которые, между прочим, достались весьма большой части россиянам тоже в процессе приватизации.
Для третьих «квартира Долиной» — еще и повод напомнить об униженных и оскорбленных. Люди готовы терпеть издержки войны в обмен на сохранение хоть какого-то комфорта — потому образ покупательницы Полины Лурье вызывает экзистенциональный страх: мать-одиночка, добропорядочный гражданин, она лишилась квартиры, денег, да еще и ипотеку платит — куда ж хуже?
Ситуация выглядит еще менее справедливой, если сопоставить с другими историями. В деле о госизмене 34-летнего физика Артема Хорошилова гособвинение считает высокий интеллект отягчающим обстоятельством: раз он такой умный — должен был осознавать, что делает. В случае Долиной нет сомнений, что она умна и талантлива, но «это другое»: Лурье должна была дополнительно проверять контрагента, раз та «народная артистка».
Стрелочникам, которых мошенники использовали втемную, впаяли от 4 до 7 лет. Казалось бы, они также обмануты как Долина, но как известно из анекдота про Чапаева, есть нюанс: место в социальной иерархии определяет, кто ты такой: соучастник или преступник.
А сравните с пожизненными приговорами невольным участникам подрыва Крымского моста, которых украинская разведка использовала втемную? Любое действие внутри России превращается в русскую рулетку. Удивительным образом преступный умысел выводится из рассмотрения.
Справедливость, но без ответственности
Однако вовсе не справедливость, а безответственность — вот что стало сердцевиной квартирного конфликта. Потому публичное возмущение имеет куда более радикальный характер, чем может показаться. По крайней мере, потенциально.
Долина повелась на мошенников, продала квартиру, отдала деньги злоумышленникам, затем опомнилась и через суд все издержки своего поведения переложила на Лурье. Безответственность — налицо: оплошность совершила сама, но сделала все, чтобы не отвечать за нее. Бойкоту подвергается прежде всего певица, а не суд. Да, в нынешних условиях против судебной власти лучше не выступать: однако, спасая один из органов государственной власти, система подставляет под потенциальный удар куда большее — те оправдания, благодаря которой соучастие в преступном действии (войне против Украины) не считается зазорным, если удается вообразить, что тебя заставили.
Если мы посмотрим на ситуацию глазами Долиной — ничего плохого не произошло. Она не крала денег — она повелась на мошенников, совершила ошибку и лишь восстановила справедливость в отношении себя. И суд занял ее сторону, как и во многих других случаях. Так за что ей каяться? С чего бы ей возмещать 112 млн? Не она начала, не она обманывала — не ей и отвечать.
Долина явно следует той публичной морали, которая укрепилась за время войны. По примеру российских политиков она перекладывает издержки на третью сторону. По примеру многих россиян — не-противников войны — она словно заявляет: не я принимала решение — не мне нести ответственность.
Ожидаемо ее поддержали друзья из шоу-бизнеса — Лепс да Пригожин. Они вступились за «свою», поскольку имеют все основания считать, что общественное возмущение менее долговечно, нежели ожидаемая продолжительной жизни Долиной, пусть она уже и немолода. Люди скоро обо всем забудут, а им с нею еще дела вести, в одних кругах вертеться.
Конечно, друг познается в беде, но теоретически можно было бы перенести акцент с защиты Долины на сочувствие Лурье? Даже певица Слава публично осудила Долину не за неэтический поступок, а за то, что создала ей, Славе, сложности при продаже квартиры: видите ли, теперь покупатели с недоверием относятся к артистам эстрады. Я не удивлюсь, если кто-нибудь разовьет эту мысль и осудит за это Лурье и ее защитников (по аналогии с обвинениями в адрес Украины, что она «не так» защищается).
В инстаграме мне попались несколько роликов, построенных по следующему сценарию: «Я концертный менеджер Долиной, а потому все заработанные деньги передаю пострадавшей». Нет, это юмористические зарисовки — реальных проектов помощи жертве я не нашел. Осудить Долину — да. Запретить ей заказывать вопперы — да. Помочь жертве — нет.
И тут мы подходим к главной проблеме — ответственности, что делает ситуацию еще более раздражающей. Ответственности не инквизиционной, не по принципу: «Раз были невольными соучастниками — кайтесь и отправляйтесь в тюрьму» (такая ответственность уже есть для стрелочников), а в практическом духе — как активная реакция на несправедливость.
Надеяться, что мошенники понесут ответственность и возместят убытки — смешно. Сама Долина не собирается этого делать. Остается уповать на государство, но вряд ли оно будет создавать компенсационный фонд. В лучшем случае речь будет идти о предотвращении подобных ситуаций в будущем. Может, депутаты исправят отдельные пробелы в законодательстве, но, скорее всего, ответственность все равно ляжет на покупателей, как минимум, в виде дополнительных расходов на страхование.
По факту получается все так же: одни обманывают, другие покупаются на обман, а ответственность переносится на третьих лиц, которым мало быть добропорядочными — надо еще и взять на себя риски чужого недобросовестного поведения.
Крысиная мораль эпохи «СВО»
Долина — это икона публичной морали современной России. Воюющей России. Слишком уж бросаются в глаза структурные параллели. Разница лишь в том, что в первом случае социальная связь между субъектом недостойного поведения и итоговой жертвой очевидна большинству россиян, а во втором — нет. И говорю я сейчас не обо всех россиянах, а о тех, кто лично соучаствует, любым способом, в агрессии — на фронте, в экономике, в политике или путем ее оправдания. Они также решают личные проблемы (восстанавливают по отношению к себе справедливость, нарушенную решением Путина начать полномасштабную агрессию и довести ее до конца) за счет других — украинцев, принуждаемых к потерям, и антивоенных россиян, которые из морального чувства пошли на личные потери или упущенную выгоду.
Долина считает себя жертвой, которая не несет ответственности за действия, совершенные с подачи мошенников. Также и в случае войны — в зависимости от конкретных дискурсов. «Образ мошенников» может переноситься вовне — на «неонацистов», «Запад», «сатанистов». Кто-то обходится без персонификации — «несправедливость мира», «геополитические баталии». Чуть более осторожно, в частных дискуссиях, его стоит переносить на группы внутри России, например, «Не мы принимали решение — не нам отвечать», «не я выбирал Путина — не мне нести потери». Риторика «своих» позволяет выступать с позиции условных Лепса да Пригожина: «Как бы то ни было, мы должны быть за нашу армию». Против публичных критиков можно развернуть аргумент ad hominem или лицемерно заявить о том, что они не имеют никакого морального права критиковать из-за положения их физического тела в пространстве — кого-то можно клеймить как «убежавших», других — за нахождение «не в тех» странах.
А о какой-то минимальной личной ответственности — пусть не юридической, пусть моральной, — нет, среди непротивников агрессии, конформистов, говорить не принято. Их «я осуждаю войну как таковую» остается лишь прикрытием, отмазкой, позволяющей вести себя так, как делает сама Долина: свой личный уют я сохраню — а до других мне дела нет.
Константин Пахалюк, The Moscow Times
|
: 1 ... 53 54 Вниз